Введение

Не секрет, что российское общество в данный период переживает глубокий нравственный кризис: человек отходит от осознания духовных основ жизни, теряет основания своего собственного бытия. Современный человек все больше ориентируется на материальный успех, внешние достижения. Наша школа нуждается в ярком нравственном примере – примере ответственного отношения к своему делу, своей жизни, судьбам Родины. Модернизация школьного образования не может быть сведена к организации профильного обучения в старших классах,  введению ЕГЭ, информатизации учебного процесса. Ее главный смысл состоит в реформировании отношений педагогов и учащихся, школы и родителей, учителей и школьной администрации. Основой этих отношений должны стать нормы права и нормы морали. Таким нравственным примером, мне кажется, может быть  академик Лихачев. Это человек высокой нравственности и морали, большой ученый,  которому никогда не была безразлична судьба своей страны. Он  воплощал в себе все то, что пережила Россия в этом столетии. Лихачев, с его любовью к стране, сочетавшейся с терпимостью и здравым смыслом, олицетворял собой «русский национализм: в лучшем смысле этого слова. И хочется верить, что его пример и его идеи будут процветать в России 21 века. Мои методические разработки  связаны с именем этого человека.

 Цель данной разработки заключается в том, чтобы вызвать у учащихся интерес к личности Д.С.Лихачева, обсудить конкретную нравственную проблему, подвести учащихся к самооценке своей нравственности и, конечно, формировать  чувства патриотизма на примере жизни  этого  великого ученого.

Основная часть

Жизнь и деятельность академика Д.С. Лихачева

Согласно архивным данным основатель петербуржского рода Лихачевых – Лихачев Павел Петрович – из «детей купеческих Солигаличских» был принят в 1794 г. во вторую гильдию купцов Санкт-Петербурга. Семидесяти лет Павел Петрович и его семья получили звание потомственных почетных граждан Санкт-Петербурга. Звание потомственных почетных граждан было установлено манифестом 1832 г. императором Николаем I с целью укрепить сословие купцов и ремесленников.

Потомственное почетное гражданство мой прапрадед Павел Петрович получил не только тем, что был на виду в петербургском купечестве, но и постоянной благотворительной деятельностью. В частности, в 1829 г. Павел Петрович пожертвовал три тысячи пехотных офицерских сабель  Второй армии, сражавшейся в Болгарии. Об этом пожертвовании я слышал еще в детстве, но в семье считалось, что сабли были пожертвованы в 1812 г. во время войны с Наполеоном.

Все Лихачевы были многодетны. Мой дед по отцу Михаил Михайлович имел собственный дом на Разъезжей улице (№ 24) рядом с подворьем Александро -Свирского монастыря, чем объясняется, что один из Лихачевых пожертвовал крупную сумму на построение часовни Александра Свирского в Петербурге.

Мой отец Сергей Михайлович, уйдя из дома, стал жить уроками, самостоятельно закончил реальное училище, поступил в только что открывшийся Электротехнический институт (он помещался тогда на Новоисаакиевской улице в центре города), стал инженером, работал в Главном управлении почт и телеграфов. Он был красив, энергичен, одевался щеголем, был прекрасным организатором и известен как удивительный танцор. На танцах в Шуваловском яхт-клубе он и познакомился с моей матерью. Оба они получили приз на каком-то балу, а затем отец стал ежедневно гулять под окнами моей матери и в конце концов сделал предложение.

Моя мать была из купеческой среды. По отцу она была Коняева (говорили, что первоначально фамилия семьи была Канаевы и неправильно записана в паспорт кому-то из предков в середине XIX в.). По матери она была из Поспеевых, имевших старообрядческую молельню на Расстанной улице у Раскольничьего моста близ Волкова кладбища: там жили старообрядцы федосеевского согласия. Поспеевские традиции и были самыми сильными в нашей семье. У нас по старообрядческой традиции никогда не было собак в квартире, но зато мы все любили птиц. По семейным преданиям, мой дед из Поспеевых ездил на парижскую выставку, где поражал великолепными русскими тройками. В конце концов, и Поспеевы и Коняевы стали единоверцами, крестились двумя перстами и ходил в единоверческую церковь – где теперь Музей Арктики и Антарктики.

Отец и мать мои были уже типичными петербуржцами. Сыграла тут роль и среда, в которой они вращались, знакомые по дачным местам в Финляндии, увлечение Мариинским театром, около которого мы постоянно снимали квартиры. Чтобы сэкономить деньги, каждую весну, отправляясь на дачу, мы отказывались от городской квартиры. Мебель артельщики отвозили на склад, а осенью снимали новую пятикомнатную квартиру.

Детство

Жили мы так. Ежегодно осенью мы снимали квартиру где-нибудь около Мариинского театра. Там родители всегда имели два балетных абонемента. Достать абонементы было трудно, но нам помогали наши друзья – Гуляевы. Глава семьи Гуляевых играл на контрабасе в оркестре театра и поэтому мог доставать ложи на оба балетных абонемента. В балет я стал ходить с четырехлетнего возраста. Первое представление, на котором я был,– «Щелкунчик», и больше всего меня поразил снег, падавший на сцене, понравилась и елка. Потом я уже бывал вечерами и на взрослых спектаклях. Было у меня в театре и свое место. Между нашей ложей и первым местом балкона оставалось маленькое клиновидное местечко, где сидеть мог только ребенок, – это место и было моим. Балеты я помню прекрасно. Помню, как «вылетала» на сцену «коротконожка» Кшесинская в бриллиантах, сверкавших в такт танцу. Какое это было великолепное и парадное зрелище!

С тех пор балетная музыка Пуни и Минкуса, Чайковского и Глазунова неизменно поднимает мое настроение. «Дон Кихот», «Спящая» и «Лебединое», «Баядерка» и «Корсар» неразрывны в моем сознании с голубым залом Мариинского, входя в который я и до сих пор ощущаю душевный подъем и бодрость.

Все в семье было поставлено на службу балету: главному удовольствию родителей. Но, посещая балет, надо было играть роль богатых. Он стоил не мало, и экономили на всем. Сперва снимали квартиру на дешевой Петербургской стороне и при этом экономили на извозчике: когда Нева покрывалась прочным льдом, шли пешком через Неву, а там извозчик стоил на несколько копеек дешевле, чем прямо от театра.

По вечерам дома мы играли в любимое цифровое лото, играли в шашки; отец обсуждал прочитанное им накануне на ночь – произведения Лескова, исторические романы Всеволода Соловьева, романы Мамина-Сибиряка. Все это в широко доступных дешевых изданиях – приложениях к «Ниве».

Гимназия Человеколюбивого общества

Осенью 1914 года я поступил в школу – в гимназию Человеколюбивого общества, ту самую, в которой одно время учился А. Н. Бенуа.

Учиться я поступил восьми лет, и сразу в старший приготовительный класс. Родители выбирали не школу, а классного наставника. И он в этом старшем приготовительном классе был действительно замечательным. Капитон Владимирович! Он был строг, представителен, умен и отечески добр, когда это было можно. Это был воспитатель с большой буквы. Ученики его уважали и любили. Ученики! Но они были со мной совсем другими, и у меня с ними сразу пошли столкновения. Я был новичок, а они уже учились второй год, и многие перешли из городского училища. Они были «опытными» школьниками. Однажды они на меня накинулись с кулачками. Я прислонился к стене и, как мог, отбивался от них. Внезапно они отступили. Я почувствовал себя победителем и стал на них наступать. Но я не видел инспектора, которого заметили они. В результате в дневнике у меня появилась запись: «Бил кулаками товарищей. Инспектор Мамай». Как я был поражен этой несправедливостью! В другой раз они бросали в меня на улице снежками и подвели к маленькому оконцу, из которого за поведением учеников наблюдал все тот же инспектор Мамай. В дневнике появилась вторая запись: «Шалил на улице. Инспектор Мамай». И родителей вызвали к директору.

Как я не хотел ходить в школу! По вечерам, становясь на колени, чтобы повторять вслед за матерью слова молитв, я еще прибавлял от себя, утыкаясь в подушку: «Боженька, сделай так, чтоб я заболел». И я заболел: у меня стала подниматься каждый день температура – на две-три десятых градуса выше 37. Меня взяли из школы, а чтобы не пропустить год, наняли репетитора. Это была польская школьница-беженка (шла зима 1915 года). Маленькая, худенькая. И нанималась она заниматься со мной за плату вместе с обедом. За обеденным столом она казалась совсем маленькой, и отец из жалости к ней подпилил ножки обеденного стола, сделал его ниже. Потом этот обеденный стол всегда приходилось ставить на стеклянные подножки от рояля, чтобы вернуть ему прежнюю высоту. От этой польской девочки я получил еще один урок национального воспитания. Рассказывая мне русскую историю, она увлеклась и стала говорить про польскую историю, а я взял да и выпалил ей в лицо: «Никакой польской истории нет». Я, очевидно, спутал историю с учебником истории. Учебника истории Польши действительно на русском языке не было. Но польская школьница стала мне возражать и вдруг заплакала. Этих слез мне и сейчас стыдно...

Гимназия и реальное училище К. И. Мая

В 1915 году я поступил в гимназию и реальное училище К. И. Мая на 14-й линии Васильевского острова. К этому времени мой отец получил в заведование электрическую станцию при Главном управлении почт и телеграфов и казенную квартиру при этой станции. День и ночь квартира наша содрогалась от действия паровой машины. Сейчас этой станции и в помине нет. Двор пуст, нет и нашей квартиры. Но тогда посещение станции доставляло мне большое удовольствие. Громадное колесо вращалось поршнем, оно блестело от масла, было необычайно красивым.

В училище Мая мне надо было ездить на трамвае, но пробиться в трамвай было чрезвычайно трудно: площадки были забиты солдатами («нижними чинами», как их называли). Им разрешалось ездить бесплатно, но только на площадках вагонов. Жили мы рядом с Конногвардейским бульваром, и я наслаждался тогда вербными базарами, где можно было потолкаться около букинистических ларьков, купить народные игрушки и игрушки специально вербные (вроде «американских жителей», чертей на булавках для прикалывания к пальто, акробатов на трапециях, «тещиных языков» и проч.) и полакомиться вербными кушаньями.

Вербная неделя была лучшей неделей для детей в старом Петрограде, и именно здесь можно было почувствовать народное веселье и красоту народного искусства, привозимого сюда из всего Заонежья.

Ведь Петербург-Петроград не только стоял лицом к Европе, что ощущалось прежде всего в его пестром населении (немцы, французы, англичане, шведы, финны, эстонцы наполняли собой и школу К. И. Мая), но за его спиной находился весь Русский Север с его фольклором, народным искусством, народной архитектурой, с поездками по рекам и озерам, близостью к Новгороду.

О гимназии и реальном училище К. И. Мая написано много. Есть специальные юбилейные издания, много написано в «Воспоминаниях» А. Н. Бенуа, изданных в серии «Литературные памятники», есть и статья в журнале «Нева» (1983. № 11. С. 192– 195). Не буду повторять всего того хорошего, что о ней уже сообщалось; отмечу только, что школа эта сыграла большую роль в моей жизни. Я чувствовал себя там прекрасно и, если бы не трудности дороги, не мог бы и желать лучшего. Я взрослел и был как раз в таком возрасте, когда особенно тяжело переживаются военные неудачи. Обсуждение военных неудач и всех возмутительных неурядиц в правительстве и в русской армии занимало изрядное место в вечерних семейных разговорах, тем более что все происходившее было как будто тут же, рядом. Распутин появлялся в ресторанах и домах, которые я видел, мимо которых гулял, солдат обучали совсем рядом на любой свободной площади, спектакли в Мариинском театре начинались с томительного исполнения всех гимнов союзных России держав, и прежде всего с бельгийского гимна «Барбансон». Национальное чувство и ущемлялось, и подогревалось. Я жил известиями с «театра военных действий», слухами, надеждами и опасениями.

Школа К. И. Мая наложила сильный отпечаток и на мои интересы, и на мой жизненный, я бы сказал мировоззренческий, опыт. Класс был разношерстный. Учился и внук Мечникова, и сын банкира Рубинштейна, и сын швейцара. Преподаватели тоже были разные. Старый майский преподаватель Михаил Георгиевич Горохов обучал нас два года перспективе почти как точной науке; преподаватель географии изумительно рассказывал о своих путешествиях и по России, и за границей, демонстрируя диапозитивы; библиотекарь умела порекомендовать каждому свое. Я вспоминаю те несколько лет, которые я провел у Мая, с великой благодарностью. Даже почтенный швейцар, который приветствовал нас по-немецки, а прощался по-итальянски, учил нас вежливости собственным примером – как много все это значило для нас, мальчиков!

Учителя не заставляли нас выдавать «зачинщиков» шалостей, разрешали на переменах играть в шумные игры и возиться. На уроках гимнастики мы главным образом играли в активные игры – такие, как лапта, горелки, хендбол («ручной мяч»). На школьные каникулы выезжали всей школой в какое-то имение на станцию Струги – Белая[1] по дороге на Псков. Мы выпускали разные классные журналы и даже писали и размножали собственные сочинения в духе повестей Буссенара и Луи Жаколио без преподавательского надзора.

Я жалею, что не мог ходить на все вечерние занятия и школьные кружки,– уж очень трудная была дорога в переполненных трамваях.

Революция – внешние впечатления

Ни моя семья, ни я, одиннадцати-двенадцатилетний мальчик, разумеется, ничего толком не понимали, что происходит; и происходит почти на наших глазах, так как жили мы на Новоисаакиевской улице вблизи Исаакиевской площади. Семья слабо разбиралась в политике.

Да и до революции… Когда мы с отцом гуляли по Большой Морской и видели, как строят дом и носят тяжести на своих спинах обутые в лапти, чтобы не скользить, крестьяне, приехавшие в город на заработки, я почти задыхался от жалости и вспоминал с отцом «Железную дорогу» Некрасова.

Школа Лентовской

Первое время после переезда в казенную квартиру на Петроградской стороне (Гатчинская, 16, или Лахтинская, 9) я продолжал учиться у Мая. В ней я пережил самые первые реформы школы, переход к трудовому воспитанию (уроки столярного искусства сменились пилкой дров для отопления школы), к совместному обучению мальчиков и девочек (к нам в школу перевели девочек из соседней школы Шаффе) и т. д..  Но ездить в школу в переполненных трамваях стало совершенно невозможно, ходить – еще труднее, так как затруднения в тогдашнем Петрограде с едой были ужасными. Мы ели дуранду (спрессованные жмыхи), хлеб из овса с кострицей, иногда удавалось достать немного мороженой картошки, за молоком ходили пешком на Лахту и получали его в обмен на вещи. Меня перевели поблизости в школу Лентовской на Плуталовой улице. И снова я попал в замечательное училище. Сравнительно со школой Мая «Лентовка» была бедна оборудованием и помещениями, но была поразительна по преподавательскому составу. Школа образовалась после революции 1905 года из числа преподавателей, изгнанных из казенных гимназий за революционную деятельность. Их собрала театральный антрепренер Лентовская, дала денег и организовала частную гимназию, куда сразу стали отдавать своих детей левонастроенные интеллигенты. У директора (Владимира Кирилловича Иванова) в директорском его кабинете была библиотечка революционной марксистской литературы, из которой он до революции секретно давал читать книги заслуживающим доверия ученикам старших классов.

Между учениками и преподавателями образовалась тесная связь, дружба, «общее дело». Учителям не надо было наводить дисциплину строгими мерами. Учителя могли постыдить ученика, и этого было достаточно, чтобы общественное мнение класса было против провинившегося и озорство не повторялось. Нам разрешалось курить, но ни один из аборигенов школы этим правом не пользовался.

В школе я наловчился рисовать карикатуры на учителей: просто – одной-двумя линиями. И однажды на перемене нарисовал всех на классной доске. И вдруг вошел преподаватель. Я обмер. Но преподаватель подошел, смеялся вместе с нами (а на доске был изображен и он сам) и ушел, ничего не сказав. А через два-три урока пришел в класс наш классный наставник и сказал: «Дима Лихачев, директор просит вас повторить все ваши карикатуры на бумаге для нашей учительской комнаты»: были у нас умные педагоги.

В школе Лентовской поощрялось собственное мнение учеников. В классе часто шли споры. С тех пор я стремлюсь сохранять в себе самостоятельность во вкусах и взглядах.

II. Учеба в Ленинградском Университете  и начало научной карьеры.

С 1923 по 1928  годы Лихачев Д. С. - студент факультета общественных наук Ленинградского государственного университета. 

Факультет общественных наук. Сокращение ФОН шутливо расшифровывалось студентами как  «Факультет ожидающих невест». Наличие студенток, хотя их было и немного, тогда казалось  непривычным, до революции в университете учились только мужчины.

Состав студентов был пестрый:  были вчерашние школьники,  бывшие фронтовики, «вечные студенты» – учившиеся и работавшие по 10 лет, дети высокой петербургской интеллигенции, в свое время воспитывавшиеся с гувернантками и свободно говорившие на двух-трех иностранных языках.

Обязательного посещения лекций в те годы не было. Не было и общих курсов, так как считалось, что общие курсы мало, что могут дать фактически нового после школы. Студенты сдавали курс русской литературы XIX века по книгам, прочесть которых надо было немало. Зато  предлагалось много курсов  по выбору.  

В университете Лихачев занимается  одновременно в двух секциях отделения языкознания и литературы факультета общественных наук Ленинградского университета: романо-германской (по специальности английская литература) и славяно-русской.

Участие  Дмитрия Сергеевича  в «Некрасовском семинаре» профессора В. Е. Евгеньева-Максимова послужило импульсом к углубленному изучению первоисточников, что определило весь его дальнейший путь в науке. Сам Дмитрий Сергеевич особо отмечает, что именно В. Е. Евгеньев-Максимов приучил его «не бояться рукописей», работать в архивах и рукописных собраниях. Так, уже в 1924—1927 гг. он подготовил исследование о забытых текстах Некрасова. 

В те же годы Дмитрий Сергеевич изучал древнерусскую литературу в семинаре у профессора Д. И. Абрамовича.

Воспоминания Лихачева об университетских годах сохранили  не только  память о посещении лекций, участии в занятиях.  Учеба в университете для Лихачева – это  и бесконечные и очень свободные разговоры в длинном университетском коридоре,  хождения на диспуты в лектории  и собрания, которых  в городе тогда было великое множество  ( зал  Тенишевского училища, Дом печати и др),  где, случалось, выступали Есенин, Чуковский, различные прозаики, актеры , посещения Большого зала Филармонии, где можно было встретить всех тогдашних знаменитостей – особенно из музыкального мира.

Время  обучения в университете осталось в памяти  Лихачева   как эпоха расцвета  русской гуманитарной науки.  Такого созвездия ученых – литературоведов, лингвистов, историков, востоковедов, какое представлял собой Ленинградский университет и Институт истории искусств  в  Зубовском дворце в 20-е годы, по мнению Д.С.Лихачева, не было в мире.

Вплоть до конца 1927 г. в городе  действовали различные философские кружки, студенческие общества. Собирались – и в университете, и в Географическом обществе, и на дому. Относительно свободно обсуждались различные философские, исторические и литературоведческие проблемы. Получило тогда распространение  и  общение в шутливых кружках, в один из которых «Академию космических наук», Лихачева-студента   приглашает его одноклассник по школе Лентовской Володя Раков.

Члены Космической Академии (КАН)  прошли от Владикавказа до Сухума по Военно-Осетинской дороге, обзавелись на Кавказе тросточками, заявили о своей верности дружбе, юмору и оптимизму. У членов КАН было свое приветствие – «хайре» (греч.), свой гимн, свои «конференц-залы»,  свое священное место в Царском Селе на вершине Парнаса. 

Космическая Академия Наук провозглашала  принцип «веселой науки» – науки, которая не только ищет истину, но истину радостную и облеченную в веселые формы. Один из постулатов этой «веселой науки» состоял в том, что тот мир, который создает наука путем исследования окружающего, должен быть «интересным», более сложным, чем мир до его изучения.

В 1928 году Лихачев  заканчивает  университет, пишет две дипломные работы. Неофициальную -  о малоизученных «Повестях о патриархе Никоне», и  официальную  - исследование «Шекспир в России в XVIII веке». В том же году его жизнь резко меняется. В стране активно разворачивается эпоха репрессий  интеллигенции. Кружки, даже  такие,  как Космическая Академия наук  закрываются, а их участникам предъявляются обвинения  в контрреволюционной деятельности. Формальным поводом ареста Лихачева послужил доклад о старой русской орфографии, "попранной и искаженной врагом Церкви Христовой и народа российского", сделанный в Академии.  Лихачев  арестовывается  по обвинению в контрреволюционной деятельности, осуждается на 5 лет,   попадает в тюрьму,  затем  в  лагерь на Соловецких островах, а потом на строительство Беломоро-Балтийского  канала.

III. Период заключения

Время в тюрьме, где Лихачев просидел  в камере под следствием полгода, он характеризует как  самое тяжелое в жизни. Но и  в тюрьме, и на Соловках, и на строительстве  Беломоро-Балтийского  канала его при всех тяготах не оставляют духовные интересы,   потребность в  осмыслении высших ценностей.  Даниил Гранин так пишет о этом периоде жизни Д.С.Лихачева:  "В рассказах о Соловках, где он сидел в лагере, нет описания личных невзгод. Что он описывает? - Интересных людей, с которыми сидел, рассказывает, чем занимался. Грубость и грязь жизни не ожесточали его и, похоже, делали его мягче и отзывчивее"

Сам же Лихачев вспоминает, что Соловки   были именно тем местом, где человек сталкивался с чудом и с обыденностью, с монастырским прошлым и с лагерным настоящим, с людьми всех уровней нравственности – от  высочайшей до самой позорно низкой. Здесь были представители разных национальностей и разных профессий – бывших и настоящих. Сталкивались две эпохи: одна дореволюционная, а другая сугубо современная, – типичнейшая для двадцатых и начала тридцатых годов".

По признанию Лихачева душевное здоровье на Соловках помогла ему  сохранить соловецкая природа. " Летом она освещена не столько солнцем, сколько громадным высоким небом, зимой – погружена в низкую кромешную тьму, смягченную белизной снега, изредка прорываемую сполохами северного сияния, то бледно-зелеными, то кроваво-красными".

На Соловках, наверное, впервые,  обнаружилась способность Лихачева, очень помогшая ему позднее и в блокаду – в самых  физически тяжелых, порой чудовищных материальных условиях, прямой опасности, голоде находить  в себе силы  для  активной духовной, интеллектуальной жизни.

«Странные все-таки дела творились нашими тюремщиками, - пишет о тех годах Лихачев.  Арестовав нас за то, что мы собирались раз в неделю всего на несколько часов для совместных обсуждений волновавших нас вопросов философии, искусства и религии, они объединили нас сперва в общей камере тюрьмы, а потом надолго в лагерях, комбинировали наши встречи с другими такими же заинтересованными в решении мировоззренческих вопросов людьми нашего города, а в лагерях – широко и щедро с людьми из Москвы, Ростова, Кавказа, Крыма, Сибири. Мы проходили гигантскую школу взаимообучения, чтобы исчезать потом в необъятных просторах нашей родины.

В ужасных условиях лагерей и тюрем в известной мере сохранялась умственная жизнь. И эта умственная жизнь была даже в некоторых случаях весьма интенсивной, когда вместе оказывались люди, привыкшие и хотевшие думать. Перефразируя известную лагерную поговорку «был бы человек, а статья для него найдется», можно было бы сказать – «был бы думающий человек, а мысли у него будут».

На Соловках  Лихачев активно включается в жизнь  местного музея,  приобщается  к  среде, сформировавшейся вокруг  лагерного театра. Сама жизнь на Соловках  иногда кажется ему театром абсурда   с ее богатством   интеллектуального общения в условиях лагеря  с его атрибутами – чекистами, камерами, карцерами.

Открытость Лихачева  интеллектуальному общению, его  демократичность, готовность  к поддержке других людей  помогла ему выжить  и в лагерные годы на Соловках, и позднее  на строительстве Беломоро- Балтийского канала, где его филолога, знавшие его еще по лагерю люди   пристраивают к «бухгалтерским работам».  

В августе 1931 Лихачев, как и многие другие,  получил документы  на досрочное  освобождение без всяких ограничений. Такой подарок  сделала  власть большинству работавших тогда на Канале заключенным, в связи с окончанием строительных  работ.

IV. После  освобождения. 1930-е начало 1940 – х  годов.

В  1932-1935 работает в Ленинграде  литературным редактором,  затем корректором. В 1935 году женится  на Зинаиде Александровне Макаровой, от которой в 1937 году  рождаются  дочки-близнецы Вера и Людмила Лихачевы. С Зинаидой Александровной – Зиной он проживет  многие, многие годы. В 1936  году по ходатайству президента Академии наук А. П. Карпинского  с Лихачева   постановлением Президиума ЦИК СССР снята судимость.

Как   ни удивительно, но 1930-е   годы сам Лихачев, у которого за плечами к тому времени были  ни с чем не сравнимые по богатству интеллектуального общения годы обучения в университете, затем  «школа жизни»  на Соловках и строительстве Беломоро-Балтийского канала, считал  для себя временем ученичества. 

Всегда  критично относясь к себе, он после окончания университета, еще в лагере и на строительстве  стал  «учиться  писать». К самообразованию его подтолкнули  осознаваемые недостатки   регулярного  образования.  В  школе, вспоминал, Лихачев,  мы не писали классных работ и не делали домашних заданий (впрочем, домашние письменные работы все же иногда выполняли, но задавали их редко). Классные работы писать было нельзя.

Программу  обучения Лихачев  придумал себе сам. «Чтобы язык мой был богатым, я читал книги, с моей точки зрения,  написанные хорошей прозой – научной, искусствоведческой. Я читал М. Алпатова, Дживилегова, Муратова, И. Грабаря, Н. Н. Врангеля (путеводитель по Русскому музею), Курбатова и делал из этих книг выписки – главным образом фразеологические обороты, отдельные слова, выражения, образы и т. д.». И в лагере, и особенно после освобождения, Лихачев пишет  каждый день, стараясь оформить  собственную, внутреннюю устную речь, догнать пером внутренний монолог, обращенный к конкретному читателю – адресату письма или просто читателю. Так он совершенствовался , и , когда в 1931 г. работал на железной дороге в Званке и в  Тихвине диспетчером (в перерыве между прибытием товарных составов), и вечерами, приходя со службы, когда работал корректором.  Годы работы над собственным стилем оказали сильнейшее влияние на всю последующую жизнь Лихачева как ученого, сформировав собственный  почерк глубоко личный, эмоциональный, образный и  доступный. 

С 1938 года  Д.С.Лихачев -   научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинского Дома)  Академии наук СССР. В  1941 году он  защищает диссертацию на степень кандидата филологических наук на тему: "Новгородские летописные своды XII века".

V. Блокада

С осени 1941  по  весну 1942  Лихачев с семьей находится  с семьей в блокадном Ленинграде. В воспоминаниях  Лихачева вся чудовищность блокады предстает   в своей жестокой правде с, продиктованными нечеловеческими условиями жизни, нечеловеческими же поступками людей: с брошенными  во имя продления собственной жизни  или во имя спасения других детьми и  стариками;  с воровством  карточек на продукты,  с чудовищным, в буквальном смысле  обрекающим на смерть равнодушием  и жестокостью чиновников.  Картины блокады  в воспоминаниях Лихачева иногда  ярки  и подробны? иногда язык описания сух и лаконичен, но и тогда  суть описания доходит  до сердца: «  Вымерли все этнографы, Сильно пострадали библиотекари, умерло много математиков – молодых и талантливых. Но зоологи сохранились: многие умели охотиться».

От гибели в блокаду семья Лихачевых во  многом   спаслась благодаря жене Зине, выстаивавшей  страшные очереди за продуктами. И все же  в блокаду умирает  его отец. О его  смерти  Лихачев оставил  проникновенные, полные печали строки.

«Я не плакал об отце. Люди тогда вообще не плакали. Но пока был жив отец, как бы он слаб ни был, я всегда чувствовал в нем какую-то защиту. Он мне всегда был отец, даже тогда, когда ссорился с ним, был на него сердит, я всегда чувствовал в нем человека более сильного. Со смертью отца я почувствовал страх перед жизнью. Что будет с нами? Хотя отец ничего уже давно не мог сделать, не мог даже придумать выхода из положения, я чувствовал себя всегда вторым после него. Теперь я почувствовал себя первым, ответственным за жизнь семьи в еще большей мере, чем раньше: Зины, детей, мамы. Комната отца стояла пустая, пуст был его маленький красный диван, на котором он спал. Осиротела мебель, которую он заботливо покупал когда-то для семьи».

 Лихачев не был бы верен себе,  если бы и в этих  невероятных по своей тяжести условиях не  сохранял все богатство интеллектуальной жизни, потребность в духовном самостроительстве.

«Человеческий мозг умирал последним, - пишет о блокаде Лихачев. « Когда переставали действовать руки и ноги, пальцы не застегивали пуговицы, не было сил закрыть рот, кожа темнела и обтягивала зубы и на лице ясно проступал череп с обнажающимися, смеющимися зубами, мозг продолжал работать. Люди писали дневники, философские сочинения, научные работы, искренне, от души мыслили, проявляли необыкновенную твердость, не уступая давлению, не поддаваясь суете и тщеславию.»

 Годы  блокады  для Лихачева  это и работа  в Пушкинском доме, и подготовка первой книги "Оборона древнерусских городов" (1942), написанной совместно с М. А. Тихановой. 

В 1942 году  Лихачев  вместе с семьей  эвакуируется по Дороге жизни из блокадного Ленинграда в Казань, в том же году получает медаль  "За оборону Ленинграда", а в  1946  награждается медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг.".

VI. Лихачев - ученый, преподаватель, публицист

Еще в  1938 году, когда Лихачев   входит в состав сотрудников Сектора древнерусской литературы Института русской литературы, он обращается   к широкому кругу вопросов, связанных с историей древнерусского летописания. Научным открытием Лихачева является  обнаружение связи летописей  XI—XII вв. с народной поэзией и живым русским языком.  Древнерусским летописям  посвящен и  цикл  работ Д.С.Лихачева 40-х годов, которые сразу привлекли читателей строгостью метода, свежестью и обоснованностью выводов. Эти же работы позволили обнаружить еще одно ценное качество ученого — уменье изложить свои научные наблюдения так, чтобы они заинтересовали широкие круги читателей — неспециалистов. Это внимание к читателю, стремление внушить ему интерес и уважение к прошлому России пронизывают и все дальнейшее творчество Д. С. Лихачева, делают его научно-популярные книги лучшими образцами этого жанра.

Очень верно  роль  Лихачева в возрождении  древнерусской литературы  обозначил один из его коллег по цеху ученых  Д.Н.Альшиц.   Он пишет:   « Благодаря усилиям его самого и возглавляемой им когорты ученых, древнерусская литература всплыла из тьмы веков на поверхность современной культурной жизни во всей своей красе, во всем своем величии»

Углубленные  занятия Д.С.Лихачевым древнерусской литературой совпали со временем, когда жизнь исторической науки, посвященной дореволюционной России вообще, а древнерусской истории в особенности, могла превратиться, а отчасти и стала превращаться, в жалкое прозябание, в "ненужное" и даже "вредное" занятие, со всеми вытекающими из такого подхода последствиями.

Углубленное изучение русских летописей привело к возвращению к читателю классического памятника — «Повести временных лет». Заново критически проверенный текст «Повести временных лет» был бережно и точно переведен Д. С. Лихачевым (совместно с Б. А. Романовым) на современный литературный язык, с сохранением своеобразного строя речи..

С 1950 г. Д. С. Лихачеву принадлежит одно из ведущих мест среди исследователей «Слова о полку Игореве».  Д.С. Лихачев переводит текст на современный литературный язык,  дает  истолкование «темных мест» древнего памятника.  «Словом»  Д. С. Лихачев  занимается многие годы. Он вносит немалый вклад в разработку вопроса об его  авторе как личности, представителе определенной социальной и профессиональной категории. Неоценима роль Д. С. Лихачева в популяризации этого выдающегося памятника. Им подготовлены издание «Слова» для школьников, иллюстрированное великолепными гравюрами В. А. Фаворского, книга для учителей «“Слово о полку Игореве”.

Обобщением наблюдений Д. С. Лихачева над художественной спецификой древнерусской литературы стала его книга «Поэтика древнерусской литературы» (1967), удостоенная Государственной премии СССР 1969 г.

Диапазон памятников, которые исследовал сам Д. С. Лихачев, чрезвычайно широк — помимо  «Слова о полку Игореве» он изучил   «Моление Даниила Заточника» и «Поучение» Владимира Мономаха, сочинения Ивана Грозного и «Повесть о Горе-Злочастии»,  целый ряд других источников.

Лихачев обращался и к изучению древнерусской "смеховой культуры". В книге "Смеховой мир" Древней Руси" (1976), он впервые поставил и разработал проблему специфики смеховой культуры Древней Руси, рассмотрел роль смеха в общественной жизни того времени, что позволило ему по-новому осветить некоторые черты в поведении и литературном творчестве Ивана Грозного, в русской народной сатире XVII в., в произведениях протопопа Аввакума.

Д. С. Лихачев никогда не замыкался в изучении только древнерусской литературы: сами закономерности ее эволюции, так блестяще выявленные и описанные ученым,  вели к необходимости продолжить анализ «линий развития», устремляясь дальше и дальше  по историческому пути    русской культуры.  

Умение связать воедино различные сферы культуры и объяснить их, исходя из общих эстетических концепций времени, привело Дмитрия  Сергеевича к новой теме - поэтике садово-паркового искусства. В 1982 г. выходит его оригинальная по замыслу книга "Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей", основанная на материалах по истории садов и парков в России и Западной Европе от средневековья и до начала нашего века.

Д. С. Лихачев придавал огромное значение гуманитарным наукам, их общественному значению, их огромной роли в воспитании патриотизма. Лихачев выдвинул особое понятие - "экология культуры", поставил задачу бережного сохранения человеком среды, созданной "культурой его предков и им самим". Этой заботе об экологии культуры в значительной мере посвящен цикл его статей, вошедших в книгу "Заметки о русском" (1981).

0 необходимости знать и любить историю своей страны, ее культуру говорится во многих статьях Лихачева, обращенных к молодежи. Этой теме посвящены в значительной своей части его книги "Земля родная" (1983) и "Письма о добром и прекрасном"; (1985), специально адресованные молодому поколению.

Огромен вклад Лихачева в различные области научного знания - литературоведение, историю искусства, историю культуры, методологию науки. Но многое сделал Дмитрий Сергеевич  для развития науки не только своими книгами и статьями. Значительна его преподавательская и научно-организационная деятельность. В 1946- 1953 гг. Дмитрий Сергеевич преподавал на историческом факультете Ленинградского государственного университета, где вел спецкурсы - "История русского летописания", "Палеография", "История культуры древней Руси". 

VII. Общественная деятельность Д.С.Лихачева

Наиболее ярко Лихачев проявляет себя  как общественный деятель  в 1960-е 1990-е годы. Общественная  деятельность  Д.С.Лихачева  тесно связана  с   заслуженной  репутацией  крупного  ученого, историка литературы. Уникально его   место в  общественной  жизни  как  борца за права  культуры.

Д. С. Лихачев сыграл исключительную роль в спасении от гибели крупнейшего в мире собрания русских рукописей - Отдела рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ныне РНБ — Российская национальная библиотека). «Невозможно себе представить, каков был бы масштаб того ущерба русской и мировой науке, русской и мировой культуре, к которому привела бы ликвидация Отдела рукописей целиком как такового. Но именно такое преступление, способное затмить подвиг Герострата, практически подготовили в 1962 г. тогдашняя дирекция Публичной библиотеки и Министерства культуры. В целях освобождения, под "актуальные книжные фонды", нескольких залов было решено вывезти и сдать в разные архивы Министерства Внутренних Дел (МВД) все фонды Отдела рукописей. Если бы это дикое намерение осуществилось, его последствия оказались бы катастрофическими. Все шифры, все ссылки на рукописи Публичной библиотеки во всех книгах и статьях, опубликованных за полторы сотни лет во всем мире, разом стали бы недействительными. Доступ ученых и читателей к рукописям прекратился бы полностью. И не только из-за специфического режима архивов Министерства Внутренних дел. Но уже из-за того, что на их новую расстановку, шифровку, каталогизацию потребовались бы десятилетия. Если бы вообще этим стали заниматься. На это потребовались бы многочисленные специалисты, в том числе десятки знающих многие различные языки народов мира «(Д.Н.Альшиц) .

Помощник Дмитрия Сергеевича   на протяжении многих лет  И.А.Лобакова вспоминала: «  Большинством жителей нашей страны, Дмитрий Сергеевич воспринимался как главный хранитель памятников культуры, и сколько людей приходили к нему с просьбой помочь отстоять, спасти, сохранить храмы и музеи, парки и школы, дома и имена людей, улиц, городов!.

Очень точно охарактеризовал  общественную позицию Д.С.Лихачева  его многолетний  друг и соратник Д.С. Гранин в книге «Тайный знак Петербурга».

«Со всех сторон обращаются к нему, взывают "Остановите вандалов! Сносят памятники! Нужны средства! Вырубают парки!" Лавина просьб и обращений готова погрести его. Как Сизиф, он продолжает толкать свой камень. Иногда я сочувствую безнадежности его усилий. Тогда он говорит мне: "Даже в случаях тупиковых, когда все глухо, когда вас не слышат, будьте добры, высказывать свое мнение. Не отмалчивайтесь, выступайте. Я заставляю себя выступать, чтобы прозвучал хотя бы один голос. Пусть люди знают, что кто-то протестует, что не все смирились. Каждый человек должен заявлять свою позицию. Не можете публично,- хотя бы друзьям, хотя бы семье".

Первое выступление Лихачева  в  прессе  в защиту  памятников старины  в "Литературной газете  относится  к   1955году.  С этого времени Лихачев  постоянный  участник множества фондов, комиссий,  занимающихся вопросами культуры. 

С течением времени авторитет Лихачева приобретает международную известность. Большой резонанс имели выступления Дмитрия  Сергеевича  на международных съездах славистов, на конференциях, в научных обществах и университетах ряда зарубежных стран. Действительный член Академии Наук СССР  с 1970 г. Лихачев  избирается иностранным членом академий - Болгарской (1963), Венгерской (1973), Сербской (1971, Национальной академии Деи Линчеи (Италия, 1987), членом-корреспондентом Австрийской (1968), Британской (1976), Геттингенской (ФРГ, 1988) академий, почетным доктором университетов Бордо (1982), Будапешта (1985) Оксфорда (1967), Софии (1988), Цюриха (1983), Эдинбурга (1971), Университета имени Николая Коперника в Торуне (1964).

«Его приглашают президенты Италии, Финляндии, президент Египта обстоятельно беседует с ним о библиотеке в Александрии. Лихачев ведет долгий разговор с Папой Римским о русском искусстве. Вацлав Гавел разговаривает с ним об истории культурных отношений. Почему его так настойчиво приглашают и так принимают за рубежом? Могу судить об этом лишь по собственным впечатлениям. С ним всегда интересно говорить, увлекает его мысль. Она всегда свежая, независимая, оснащена примерами. Слушать его - наслаждение. Его идея о единстве культуры захватывает собеседника. Он - миссионер русского искусства. Он убежден, что памятники культуры принадлежат всему миру. Они общее достояние. Их сохранность - всемирная забота и всемирная ответственность.

Думаю, что визиты этого русского академика с тихим голосом запоминаются больше, чем официальные переговоры, с хитроумными ходами и медными звуками гимнов.»( Д.Гранин. Тайный знак Петербурга) .

Общественные интересы Д.С. Лихачева  не  замыкались  только  вопросами охраны памятников. Он избирался депутатом Ленинградского городского Совета (1961 - 1962, 1987 – 1989). В 1989 - 1991 Д.С.Лихачев - Народный депутат СССР. 

Научная  и общественная деятельность Д.С. Лихачева   была широко отмечена   целым рядом   общественных и государственных  организаций. Лихачев – лауреат Государственных премий,  ( 1969, 1991) ,  обладатель российских и зарубежных орденов  . полученных уже в 1960-е -1990-е годы.  Государственный Совет Народной Республики Болгарии дважды награждает Лихачева орденом Кирилла и Мефодия I степени (1963, 1977), международными премиями имени братьев Кирилла и Мефодия (1979) и имени Евфимия Тырновского (1981), а в 1986 г. Д. С. Лихачев был удостоен высшей награды  Болгарии- ордена Георгия Димитрова. В 1984 году имя Д. С. Лихачева присвоено малой планете № 2877, открытой советскими астрономами: (2877) Likhachev-1969 TR2. В 1988 году.

В 1991 решением Санкт-Петербургского Совета народных депутатов Лихачеву присвоено звание первого Почетного гражданина Санкт-Петербурга. В 1993 году  Президиумом Российской Академии наук  ученый награжден Большой Золотой медалью им. М. В. Ломоносова за выдающиеся достижения в области гуманитарных наук. 

В 1996 г. он награжден орденом "За заслуги перед Отечеством" второй степени, в 1997 г. Международный Литфонд присуждает ему премию "За честь и достоинство таланта". В 1998 г. за вклад в развитие отечественной культуры Д. С. Лихачев становится первым кавалером учрежденного Российским правительством ордена апостола Андрея Первозванного "За веру и верность Отечеству", в том же году он награждается Международным серебряным памятным знаком "Ласточка мира" (Италия) за большой вклад в пропаганду идей мира и взаимодействия национальных культур.

Жизнь Лихачева и в зрелые годы  не была избавлена   от  трагедий и катаклизмов.  В 1981 году погибает в автокатастрофе  его дочь   Вера. В те же 1980-е  у него складываются очень напряженные отношения с партийными властями Ленинграда. 

Неизвестные поджигают его квартиру,  уже очень  пожилого человека  избивают. Он не ищет ни примирения, ни компромисса, не  представляет  себя ни мучеником, ни диссидентом. О тяготах   безвременья  эпохи Брежнева, он  позже не расскажет ни  в своих   воспоминаниях, ни в выступлениях

Ни невзгоды и личная трагедия  до последних дней  не умеряли  «горения» его  души, интенсивной работы  мысли,  душевного накала. Уйдя из жизни  30 сентября 1999 года,  Д.С.Лихачев  остался  и в памяти тех, кто его знал  лично, и его многочисленных  читателей и зрителей  «великим  островом русской культуры».

 Завершить биографические  страницы жизни  Дмитрия  Сергеевича Лихачева  мы хотим  строками  из воспоминаний,  людей,  одной с ним группы крови -  ученых, писателей, историков. Именно  они  оставляют нам его  живой портрет.

Книга Дмитрия Сергеевича адресована, прежде всего – молодым, кому еще предстоит учиться жизни, идти её сложными путями. Это сборник мудрости, это речь доброжелательного Учителя.( слайды 23, 24, 25 ).

Для будущего

Книга называется «Заветное» и представляет собой многокрасочное, высокохудожественное издание. Это сборник коротких эссе, философских стихотворений в прозе, размышлений и отдельных записей академика о векторах духовных исканий, о нравственных ценностях, к которым нужно стремиться каждому молодому человеку

Д.С.Лихачев автор 500 научных и почти 600 публицистических работ, десятков книг, переведенных на многие языки.

Для нас, для памяти (высказывания великих людей )

Если бы меня сегодня спросили, что бы я хотел пожелать своим детям, я бы ответил: встретить на своём жизненном пути такого человека, каким был и остаётся для меня Дмитрий Сергеевич Лихачев.

                                       Джордж  Сорос

Д.А.Гранин Он вводил нас в мир высокой русской культуры и полузабытых ценностей жизни. Это была душевная среда, пронизанная деликатностью, учтивостью, которые стали неотъемлемым правилом его собственного поведения.

Открыт  интернет-сайта «Академик Д.С.Лихачев», где разместилось1,5 тысячи фотографий, фильмов, документов, писем и научных работ ученого.

Учитель

Вот мы с вами ознакомились с жизнью и деятельностью Д.С. Лихачева.

-Что вас больше всего заинтересовало в этой личности? Какие нравственные уроки для себя взяли ?

Ответы учащихся.

Учитель

Лихачев считал, что в мире всеобщего цинизма и хаоса у нас есть спасение-

наша великая литература, из нее можно и должно черпать духовную красоту и богатство. У нас есть наш русский язык, слово…

«Почему зарубежные политики так складно говорят?»- задавался вопросом Дмитрий Сергеевич. Почему даже серьезный европеец или американец, у которого так любят брать интервью, так свободно, без смущенья излагает свои мысли, а у нас в России не умеют говорить даже администраторы, предприниматели, политики? А ведь без умения выражать свои мысли и общественно  значимые идеи невозможна демократия, развитие экономики и культуры. Богатство тает на глазах! Происходит страшное обеднение русского языка. Смотрю телевизор и ловлю себя на том, что с трудом понимаю невнятную скороговорку юной ведущей молодежной программы».

Как видим, всего коснулся в своих книгах, выступлениях и в письмах к молодежи Лихачев.

Вам было, ребята, дано задание заранее прочитать книгу Д.С.Лихачева «Письма о добром и прекрасном».

Какое впечатление сложилось увас по прочтении этих писем? Что нового  для себя вы взяли?

Закончим классный час мы тоже письмами-только ваших сверстников, учеников МОУ «Явлейской ООШ»

Заключение

В процессе анализа собранного материала я пришла к выводу: классные часы, направленные на формирование нравственности у учащихся, очень нужны. Практическое значение результатов велико. Жизнь и деятельность всему миру известного человека, служит образцом для подражания. Главное в жизни человека – выбрать правильные ориентиры. Я думаю, такие классные часы не пройдут даром. Каждый такой классный час в будущем даст положительные результаты.

Составитель В.И.Уткина